А в лесу всё иначе стало. Нет белых нарядов на елях. Серые ветки деревьев теперь голые, не заснеженные колышутся на ветру. На земле ещё кое-где снежок остался, и прямо сквозь него цветы проросли. Белые, нежные и такие хрупкие на вид, что Снежевинке согреть их захотелось, защитить неведомо от чего. Опустилась она к цветам, руками их нежно касается. И показалось ей, что подснежники, словно колокольчики, нежно позванивают, радуются, что проросли сквозь холодную толщу снега.

Пока девочка любовалась цветами, подружки дальше ушли, одну её оставили. Тут Яга и возрадовалась. Ни Морозко теперь ей не помеха, ни другие жители зимние. Некому на помощь девчонке прийти, ушли все в северные угодья. Захихикала своим старческим противным смехом.

Снежевинка услышала смех старухи, да только поздно спохватилась. Снова мешок ведьма на неё накинула и потащила к избушке. Сколько ни кричала девочка, сколько на помощь ни звала — ни Морозко, ни подружки, никто не услышал и не пришёл. Только снегирёк метался, пищал, бабе Яге в лицо бросался, коготками своими пытался расцарапать старуху. Да та только отмахнулась от маленькой птички так, что ударился снегирь о дерево и упал на землю без чувств. А когда очнулся, не было никого в лесу, и следов даже не осталось. Полетел пернатый к дому Ивана с Марьей, весть плохую понёс. Увидали родители, что питомец их дочери один домой вернулся, поняли, что беда приключилась. Помчались горемычные в лес дочку искать, да не нашли никого. А снегирёк тем временем полетел к Морозко.

За лесом, около которого жила с родителями Снежевинка, река протекала. Не пришла ещё Лёля сюда, теплом своим не пригрела. Вот и стояла река льдом скованная. А по берегам её ещё снег лежал. Яга остановила здесь избушку, не стала далеко уходить. Всё равно ведь никто не гонится, да и некому гнаться за ней и Снежевинкой. К тому же не терпелось старухе сердце зимней владычицы заполучить, красоту себе и молодость вернуть. Стала ведьма печь топить, дров накидывает, чтобы жарче огонь был. А Снежевинка в мешке на полу избушки лежит, плачет, умоляет старуху отпустить. А Яга только злобно посмеивается. Вот уже и печка жаром пышет. Схватила ведьма Снежевинку, да прямо в мешке в печь и сунула. Только охнуть успела снежная девочка и вмиг паром обратилась. Яга довольная схватила ведро с водой, чтобы огонь потушить и хлюпнула воду в печь. Да позабыла ведьма, что некогда свои колдовские порошки рассыпала, и ветром их по всей избушке развеяло. Как вспыхнул огонь из печи голубым пламенем, как загорелась избушка колдовским огнём. Выскочила Яга из избушки, охает, ахает, руками за седую голову хватается.

— Ой! Избушечка! Ой, горит, роднёханькая! Ой, что ж я натворила! — причитает старуха.

А избушка пламенем охваченная помчалась к реке, лапами куриными лёд пытается разбить… Но крепко скованна река, не добраться до спасительных вод.

Глядит Яга, над рекой снежная буря поднимается. И будто бы приближаться стала. И налетели Метели. Завихрило, завьюжило. Сам Морозко верхом на снежном коне Буране прискакал по нерастаявшему льду на реке. Посохом своим на охваченную огнём избушку махнул, засыпал снегом колдовское пламя, сильным морозильным ветром задул. Стоит избушка обуглившаяся, дымится, но живёхонька. Кинулась ведьма к своей избушке, а та обиженно лапой её отшвырнула в снег. Не желает более подпускать к себе старуху.

Морозко брови свои седые хмурит, а под ними глаза ледяные злобно смотрят на бабу Ягу. И до того суровый этот взгляд, что Яга вся съёжилась. А сам Морозко теперь огромным стал, могучим. Уже не тот потешный и добродушный старик, что детям ледяных петушков на палочке раздавал.

Мимо Яги Морозко Бурана направил, прямо к избе. Вошёл внутрь, гарью в нос ударило. Позвал Снежевинку три раза, как раньше её кликал, но так и не пришла на зов девочка. Чует старик беду, что сердце стальными оковами сжимает. К обугленной печи подходит, рукой пепел загребает, а у самого рука дрожит. Нет Снежевинки. Растаяла внучка его названная. Покатились слёзы у Морозко по щекам, превращаясь в ледяные дорожки. Веками жил старик, снегом и холодом землю окутывал, и не знал такого горя. Как же ему теперь без Снежевиночки дальше-то существовать, как жить без её звонкого голосочка и лучезарной улыбки?

Горем охваченный, Морозко ударил посохом о пол. Сотряслась от удара избушка, пепел растрясся, и блеснуло что-то в печи. Глянул Морозко, а ведь это сердце владычицы зимней, Мары. Обрадовался старик. Раз сердце уцелело, то и Снежевинку снова возродить можно.

А Яга с улицы в двери избушки заглядывала всё это время. И увидела, что Морозко сердце из пепла достал. И снова в ней былая страсть к обладанию этим сердцем возродилась. Но притихла ведьма старая. Чует, что сейчас точно не время. Морозко зол на неё, может и жизнью поплатиться. А старик на радостях, что сердечко цело, не стал Ягу наказывать. Видно, что и без того старуха поплатилась за свои дела — чуть без жилища своего не осталась. Да и примет ли её избушка обратно? А то, поди, и на улице останется.

Запрыгнул на Бурана Морозко и снежной бурей ускакал по скованной льдом реке, оставляя ведьму и её обугленную избушку.

Прискакал Морозко к матушке Зиме. Рассказал обо всём, что случилось: о том, как со снежной девочкой в лесу встретился, как подивился её доброте и способности замороженных животных, да птиц к жизни возвращать, о том, как стали они вдвоём снежные дозоры вести, как внучкой своей Снеживинку назвал. И о том, как Яга всё похитить девочку хотела, вот и совершила своё злодеяние…

— Растаяла Снежевиночка — проговорил Морозко, вытирая рукавом своей рубахи слёзы. А потом из мешка, что к поясу был привязан, достал ледяное сердце зимней владычицы и в своих больших ладонях протянул Зиме со словами — Нет больше внученьки моей.

А Зима и подивилась рассказу старика — откуда в ледяном сердце столько тепла и доброты, что даже сурового Морозко таким чувствительным сделало? Но вслух произнесла:

— Не печалься, Морозушка. Придёт зима, слепят Иван с Марьей снова свою дочку. Сердце-то живо осталось.

И взяла Зима из рук Морозко ледяное сердце своей сестры Мары. Пристально посмотрела на него и о чём-то глубоко задумалась. Крутит в руках кристалл, созданный из небесного льда, а от него голубое свечение исходит. Будто бы кусочек, отколотый от звезды, лучи небесного света источает.

Но вдруг нащупала Зима на ранее гладком сердце впадинку. Посмотрела пристально на кристалл. И, действительно, разглядела увечье. Ожог образовался на сердце Мары от колдовского огня бабы Яги.

— Не может быть такого! — сдвинув